Время текло так быстро, что незаметно подкрался полдень. Я посмотрела на дисплей своего телефона – ровно 12:00. Всего лишь час до окончания лекций. Я не успела загрустить, потому что, внезапно, двери в аудиторию резко открылись, и трое неизвестных мужчин в «масках», открыли стрельбу по Сергею Викторовичу из автоматов. Я не сразу поняла, что случилось – вот преподаватель рассказывает нам о флорентийском искусстве и Медичи, а вот – уже падает. Автоматные очереди буквально изрешетили его тело, сквозь дорогую ткань делового костюма мгновенно стали проступать кроваво-вишневые пятна, расползаясь, становясь все больше и больше. Еремеев уже давно лежал на полу, в луже собственной крови, а неизвестные продолжали стрелять.
И так как я сидела довольно близко к месту плахи, то вид убитого Сергея Викторовича – с остекленевшими глазами, с полуоткрытым ртом, вызвал во мне непередаваемый ужас. Я услышала крик – и поняла, что это я кричу. Но кричала не только я, но и другие девушки – они так же были в состоянии шока. И тут я поняла, что все мы – свидетели. А в руках убийц – автоматы. Не знаю, каким образом, но я оказалась под партой, сотрясаясь от страха. Вся жизнь пронеслась у меня перед глазами, а в голове стучало – «как много я не успела». Не позвала маму в гости, не сделала ей подарок, не поговорила после свадьбы с Настей, не сказала Тимуру, что люблю его… Ах, Тимур. Слезы потекли по моим щекам. Я умирала от страха и осознания, что все закончилось слишком быстро.
Я, сжав от ужаса веки, спрятала лицо в ладонях. Раздался еще один выстрел.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
А затем – настала зловещая, пробирающая до дрожи, тишина. Послышались удаляющиеся мужские шаги, скрипнула дверь – никто из нас, студентов, не посмел вылезти из своих жалких укрытий, мы лишь предполагали, что убийцы ушли, но не могли знать этого точно. Помещение наполнилось запахом смерти и животного, доводящего до приступа тошноты, страха. Мое дыхание – громкое, частое – напоминало мне, что я все еще жива. Надолго ли? Этот вопрос, звеня, повис в накаленном, до предела, воздухе. Я дрожащей рукой поднесла к лицу сотовый – дисплей показывал 12:06. Мне нужно было выжить, продержаться эти 54 минуты, чтобы увидеть Тимура. Секунды превратилась в часы.
Прошло около трех минут, когда послышался стук каблуков по коридору, дверь распахнулась – и раздался пронзительный женский крик:
– Убили!!! Господи! Кто-нибудь!
А затем – все закрутилось-завертелось, как в страшном, мутном сне – в помещение забежали другие преподаватели, они тут же начали вызывать милицию и скорую помощь, которая, безусловно, была уже не нужна убитому.
Наконец, мы стали все чуть смелее – повылазили из-за парт, кто-то даже подошел к Еремееву. Я продолжала стоять возле своей парты, судорожно сжимая в заледеневших, от ужаса, пальцах мобильник. Мои ноги приросли к полу, и я не могла сдвинуться с места. Мне казалось, что в любой момент сейчас в аудиторию вернутся мужчины в масках и расстреляют нас. А глаза, меж тем, примагнитились к Сергею Викторовичу – его лицо, еще такое молодое, застыло от поцелуя смерти. Жуткое зрелище. Смерть – это всегда страшно, это всегда напоминание.
– Был человек – нет человека, – усмехнулся один из моих согруппников, взирая на распростертое на полу, тело преподавателя.
– Отправился изучать искусство на небо, – добавил, с усмешкой, Владик, подходя к приятелю. Они переглянулись меж собой, и я ощутила отвращение к ним.
Другие преподаватели – 2 женщины и 3 мужчины что-то приглушенно обсуждали. Я лишь уловила обрывки фраз:
– Довыпендиривался, вот и получил, – кажется, это, с тихим осуждением, произнес Вадим Андреевич.
Постепенно, все учащиеся стали подходить к преподавателям, обступая их кругом, кто-то плакал, кто-то рыдал навзрыд (по-моему, это была Катя), кто-то задавал вслух интересующие нас всех вопросы: «за что его так?», «что нам делать?», «почему так долго едет милиция?» При слове «милиция» я вздрогнула. Я больше не доверяла им. Преодолевая себя, я медленно подошла к одногруппникам, а затем, тихо, на дрожащих ногах, пошла к выходу. Странно, но меня никто не остановил.
Я вышла в коридор – он был такой светлый, с широких окон лился солнечный свет, а я – словно тень, шла рядом со стенами. Опасаясь упасть, я шла и шла, прижимаясь к ним, пока не добралась до лестничного пролета, и только там, убедившись, что никого нет поблизости, забилась в угол, рядом с небольшим окном, чтобы сделать самый нужный звонок. Три гудка показались мне вечностью, наконец, я услышала родной голос, голос, который придал мне сил и напомнил, что я все еще жива:
– Да, джаным? Уже все?
– Тимур, я люблю тебя, – выдохнула я, сильнее сжимая телефон, и ощущая, как по моим щекам побежали горячие слезы. Я хотела сказать ему о любви в какой-то особенный момент жизни, глядя мужу в глаза, но сегодня поняла – не стоит думать, что нам предоставили много времени – часто можно не успеть. Поэтому это было произнесено вот так – дрожащим голосом, с сердцем, переполненным страхом.
– Камила, что случилось? Ты где? – голос Тимура был спокойный, но я уже уловила в нем стальные нотки.
– Сергея Викторовича расстреляли 10 минут назад, прямо перед моим носом, – я глубоко вздохнула, силясь справиться с подкатывающей паникой.
– Ты еще в университете? – задал вопрос муж. На заднем фоне я услышала сигнал автомобилей.
– Да, забери меня, Тимур, – мой голос предательски задрожал, – забери, если успеешь.
Я отключила телефон, прижимая его к часто воздымающейся груди. Успеет ли Тимур? Я прижалась, на короткое мгновение, к прохладной стене. Нужно собраться, только не паниковать. Послышались голоса сверху, и я торопливо стала спускаться по ступенькам, так быстро, будто за мной гнались демоны. Лишь на последних ступенях, когда мое сердце, не выдержав такой бешеной гонки, стало стучать так громко и быстро, что мне поплохело, меня озарила другая мысль – а что, если убийцы затаились где-то поблизости, и все это – расстрел Еремеева, было приманкой для Тимура?!
В сердце вспыхнул страх. Но уже не за себя, а за мужа. Я рванула к входной двери и, не помня себя, выбежала наружу. Я пробежала всего несколько метров, не видя ничего и никого вокруг, одержимая лишь одной мыслью – защитить, спасти Тимура, а затем, крепкие, любимые руки поймали меня, заключая в объятия. Его пальцы обхватили мой затылок, удерживая мою трясущуюся от страха, голову, и заставляя посмотреть ему прямо в глаза.
– Камила, тихо, – произнес Тимур ровным голосом.
– Уходим, уходим, Тимур. У тебя есть с собой пистолет? Приготовь его! Они могут снова вернуться, – затараторила я, ощущая, как вокруг меня все стало плыть. Тимур молчал, он просто обхватил меня за плечи, стремительно уводя к заведенному бмв. Я повернула к мужу голову, и, чувствуя, что схожу сума, сказала:
– Ты должен быть готов, Тимур, я боюсь за тебя. Они расстреляли его, расстреляли…
Я зарыдала, а муж затолкал меня в машину, затем сел рядом. Секунды, что он шел до своего водительского места, вновь показались мне вечностью. Как только Тимур разместился на своем сиденье, я вцепилась в его руку дрожащими пальцами.
– Тимур, Тимур, – повторяла я, не в силах произнести более ничего. Слезы текли по моему лицу, меня трясло и тошнило от страха.
– Все, джаным, я приехал за тобой, я забрал тебя, успокойся, – произнес муж, проводя теплой ладонью по моей мокрой щеке. Я поймала его руку, целуя в ладонь, наслаждаясь ее шершавой поверхностью. Меня продолжало трясти, и я держалась за ладонь Тимура, как за спасательный круг.
– Я думала, что никогда больше не увижу тебя, я думала, меня убьют, – прошептала я, глядя в глаза мужа – они вмиг потемнели, а взгляд стал таким, что я еще больше напугалась. Я шумно сглотнула, и Тимур, переведя взор в окно, произнес:
– Я не потеряю тебя.
В этих словах было все: признание в любви, надежда и обещание. Я всхлипнула, и муж, отстранившись от меня, разместил пальцы на руле. Машина медленно начала двигаться, и я заметила неспешно подъезжающую карету скорой помощи к корпусу университета. Вышедшие из нее врачи, медленно, беседуя о чем-то, направились в сторону здания. Они шли, словно просто прогуливались. И, правда, им некуда было спешить.